Роберт Хайнлайн - Дорога славы [Дорога доблести]

– Нелепый этот человечек… И такие люди взбираются на высокие посты… Я было подумала, не случиться ли с ним несчастному случаю. А вместо этого я должна позволить ему исправить свою ошибку, иначе эта ситуация повторится.

Я не смог даже намекнуть, что к своему решению она пришла под влиянием раздражения; человек, которого она раскритиковала, был тем, в чью пользу она решила дело. Ну я и сказал:

– Давай-ка спать, ты устала, – и тут у меня не хватило ума удержаться от того, чтобы самому судить о ней.

ГЛАВА XIX

МЫ ЛЕГЛИ спать. Немного погодя она сказала:

– Оскар, ты недоволен.

– Я этого не говорил.

– Я это чувствую. И не только из-за сегодняшнего вечера и этих надоедливых клоунов. Ты все время уходишь в себя, и вид у тебя несчастный.

– Пустяки.

– Оскар, все, что тебя тревожит, никогда не будет для меня «пустяком». Хотя я и могу не осознавать этого, пока не пойму, в чем дело.

– Хм, знаешь… я чувствую себя так дьявольски бесполезно!

Она положила свою мягкую, сильную руку мне на грудь.

– Ты не бесполезен для меня. Почему ты сам считаешь себя бесполезным?

– Ну… посмотри на эту кровать!

Кровать эта была такая, о которой американцу и мечтать нечего; она делала все, только не целовала при отходе ко сну – и, так же, как город, она была красива, все было скрыто внутри.

– Этот спальник, если бы его смогли построить дома, стоил бы больше, чем самый лучший дом, в котором живала моя мать. Она над этим подумала.

– Ты хотел бы послать матери денег?

Она знаком подозвала прикроватный коммуникатор.

– Адреса «База ВВС США в Элмендорфе» хватит? (Не помню, чтобы говорил ей, где живет мама).

– Нет, нет! – Я махнул на говоруна, отключая его. – Я НЕ хочу посылать ей деньги. О ней заботится ее муж. От меня он денег не возьмет. Дело не в этом.

– Тогда я не понимаю, в чем же дело. Кровати значения не имеют, а вот кто находится в кровати – это важно. Любимый мой если тебе не нравится эта кровать, мы можем сменить ее. Или спать на полу. Кровати значения не имеют.

– Да нормальная эта кровать. Плохо только то, что заплатил за нее не я. А ты. И за этот дом. И за мою одежду. За пищу, которую я ем. За мои… мои ИГРУШКИ! Черт возьми, все, что у меня есть, дала мне ты. Знаешь, Стар, кто я такой? Гиголо! Ты знаешь, кто такой Гиголо? Что-то вроде мужика-проститутки.

Одной из самых невыносимых привычек моей жены было то, что иногда она отказывалась огрызаться на меня, когда знала, что мне не терпится поругаться. Она задумчиво посмотрела на меня.

– Америка – страна деловая, верно? Люди, особенно мужчины, все время работают.

– Ммм… да.

– Это даже на Земле не везде в обычае. Француз, если у него есть свободное время, не чувствует себя несчастным; он заказывает еще одно cafe au lait [83] и копит себе блюдечки. Да и я не влюблена в работу. Оскар, вечер наш пропал из-за моей лени, стремления избежать завтра переделки тяжелого дела. Этой ошибки я не повторю.

– Стар, это неважно. С этим покончено.

– Я знаю. Первый раз редко бывает самым важным. Да и второй тоже. А иногда и двадцать второй. Оскар, ты не гиголо.

– А как же ты это назовешь? Когда что-то похоже на утку, крякает, как утка, и действует, как утка, я называю его уткой. Назови его букетом роз, все равно оно крякает.

– Нет. Вот это все кругом… – она повела рукой. – Кровать. Эта прекрасная комната, пища, что мы едим. Одежда моя и твоя. Прелестные наши бассейны. Дворецкий, дежурящий ночью на тот случай, если ты или я вдруг потребуем певчую птичку или спелую дыню. Наши пленительные сады. Все, что мы видим, чего касаемся, чем пользуемся, чего желаем, и в тысячу раз больше этого в дальних местах – все это ты заработал своими сильными руками; оно твое по праву.

Я фыркнул.

– Серьезно, – настаивала она. – Таково было наше соглашение. Я обещала тебе много приключений, еще больше наград и даже еще больше опасностей. Ты согласился. Ты сказал: «Принцесса, вы наняли себе слугу». – Она улыбнулась. – Такого замечательного слугу. Милый, я думаю, опасности были больше, чем тебе казалось… Так что мне, до последнего времени, доставляло удовольствие то, что и награды больше, чем ты мог бы догадываться. Пожалуйста, не стесняйся принимать их. Ты заслужил это и даже больше. Все, что только ты сможешь и захочешь принять.

– Ээ… Даже если ты права, это слишком. Я тону, как в трясине!

– Но, Оскар, ты не обязан принимать ничего, чего не хочешь. Мы можем жить скромно. В одной комнате со складывающейся в стену кроватью, если тебе этого хочется.

– Это не выход.

– Может, тебе подошла бы холостяцкая берлога где-нибудь в городе?

– «Выкидываем мои башмаки», да?

Ровным голосом она сказала:

– Муж мой, если ваши башмаки будут когда-нибудь выкинуты, то выкинуть их должны будете вы. Я перепрыгнула через вашу саблю. Обратно я не прыгну.

– Полегче! – сказал я. – Предложение-то было твое. Если я его неправильно понял, извини. Я знал, ты держишь собственное слово. Но может, ты о нем сожалеешь.

– Я не сожалею о нем. А ты?

– Нет, Стар, нет! Но…

– Что-то больно долгая пауза для такого короткого слова, – невесело сказала она. – Ты мне объяснишь?

– Хм… вот в этом-то и дело. Почему ты не объяснила мне?

– Что объяснила, Оскар? Объяснить можно так много всего.

– Ну, основное. Куда я попал. И в частности, что ты императрица всего этого… прежде чем позволять мне прыгать с тобой через саблю.

Выражение ее лица не изменилось, но по щекам покатились слезы. – Я могла бы ответить, но ты меня и не спрашивал…

– Я не знал, о чем спрашивать!

– Это верно. Я могла бы, не греша против истины, заявить, что, если бы ты спросил, я ответила бы. Я могла бы возразить, что не «позволяла» тебе прыгать через саблю, что ты отверг мои возражения насчет того, что необязательно оказывать мне честь вступления в брак по законам твоего народа… что я просто баба, которую можно опрокинуть, когда придет охота. Я могла бы заметить, что я не императрица, не королевских кровей, а работница, дело которой не позволяет ей даже роскоши побыть благородной. Это все справедливо. Но я не стану за этим прятаться: я прямо отвечу на твой вопрос. – Она перескочила на невианский. – Милорд Герой, я панически боялась, что если не покорюсь вашей воле, вы оставите меня!

– Миледи жена, неужели вы полагали всерьез что ваш рыцарь бросит вас в минуту опасности? – Я продолжил по-английски. Значит, вот где собака зарыта. Ты вышла за меня замуж потому, что Яйцо должно было быть снесено любым способом, а Ваша Мудрость подсказывала тебе, что для этой работы необходим я и что если ты за меня не выйдешь, я сломаюсь. Да, Ваша Мудрость тут дала маху; я не смываюсь. Глупо это с моей стороны, но я упрям. – Я стал вылезать из постели.